Михаил Матовников: Сейчас складываются все условия для того, чтобы ипотека реально взлетела
Михаил Матовников, старший управляющий директор — главный аналитик Сбербанка, по просьбе «Б.О» в кулуарах XXVI Международного финансового конгресса (МФК-2017) подвел некоторые его итоги
— Михаил, мы уже традиционно встречаемся с вами на МФК. Попробуем подвести итоги Конгресса и выяснить, на какие тенденции следует обратить особое внимание, а также обсудить то интересное, что было озвучено, и понять, как на это реагировать?
В отличие от предыдущего Конгресса, никаких революций не случилось. Не было анонсировано ни значимых регуляторных новаций, ни каких-то серьезных изменений в денежно-кредитной политике. Скорее был подтвержден курс на продолжение той политики, которая проводилась ранее.
Единственное, что прозвучало громко, стало лейтмотивом Конгресса и придало ему совершенно новую тональность, — это акцент на развитие. Однако не могу сказать, что этот акцент уже трансформировался в какой-то план реальных действий. Скорее существует ожидание того, что та политика, которую сейчас проводит Банк России, приведет к созданию условий для экономического роста в стране. В то же время, и все это прекрасно понимают, в краткосрочном периоде такая политика скорее ограничивает возможности роста из-за высоких ставок.
На фоне дискуссий о росте трудно не заметить, что на Конгрессе не обсуждались многие, казалось бы актуальнейшие, вопросы, например продолжающийся кризис в банковской системе, хоть и замедлившиеся, но все равно высокие темпы отзыва лицензий, то, что участились отзывы лицензий крупных банков. Совсем не обсуждался кризис АСВ, перспективы применения нового механизма санаций, а ведь это правила игры на долгое время вперед.
Много говорилось о том, что снижение инфляции создает условия для экономического роста в долгосрочной перспективе. Представители центральных банков некоторых стран рассказали, как снижение инфляции привело к увеличению темпов роста в стране в долгосрочной перспективе. Однако мы совершенно не обсуждаем то, что снижение инфляции — в краткосрочной перспективе — это очень серьезный стресс, прежде всего для банковской системы. Это стресс, который мы будем испытывать в течение ближайшего времени, но к нему, безусловно, нужно готовиться.
Каковы основные направления этого стресса?
Во-первых, снижение ставок приводит к сокращению банковской маржи. Банки смогут поддержать маржу, снижая стоимость привлечения, сохраняя кредитно-депозитный спред на том же уровне, но, к сожалению, это невозможно в отношении кредитов, которые фондируются за счет расчетных счетов. Скажем, если кредитная ставка была 10%, а стала 6%, то четыре процентных пункта, которые были от расчетных счетов, восполнить нельзя. Банк может уменьшить ставки по депозитам, но со ставками по расчетным счетам того же сделать не получится.
Именно это является главной причиной того, почему можно ожидать долгосрочного сокращения маржинальности банковской системы при переходе к низкой инфляции. Надо отметить, что текущий уровень маржинальности у большинства российских банков очень низкий после резкого роста стоимости пассивов вследствие декабрьского 2014 года решения ЦБ о повышении ключевой ставки до 17% и дальнейшего медленного снижения ее уровня. Поэтому для многих банков вполне можно ожидать даже некоторого восстановления маржи, но, к сожалению, восстановления ее показателей от текущих низких уровней, которые сформировались под влиянием реализации масштабного процентного риска в 2014 году, до уровней, которые наблюдались до кризиса, уже не произойдет.
Мы сейчас видим, какое количество банков продолжает оставаться убыточными, что происходит, в том числе из-за того, что им сложно компенсировать возникающие кредитные риски за счет маржи. Значительная часть банков живет на марже около 1,5%, и это создает риски выживаемости этих банков вообще. Достаточно порой одного не сработавшего кредита, чтобы у банка возникли очень серьезные проблемы и возник вопрос о его способности продолжать свою деятельность.
Во-вторых, любая дезинфляция приводит к всплеску банковских дефолтов, но дезинфляция, которая происходит сейчас, в этом смысле более болезненна, потому что она сочетается с макроэкономическим кризисом. Обычно процесс борьбы с инфляцией центральные банки начинают, когда экономика растет, но отчего-то начинает разгоняться инфляция — тогда ЦБ повышает ставки, темпы роста падают, но и инфляция замедляется. А когда все это совпадает с достаточно глубоким экономическим кризисом, с неразрешенными проблемами предыдущего кризиса и перспективами нескольких годов низкой маржинальности, это, безусловно, намного более стрессовый сценарий.
Я эту ситуацию в банковской системе сравниваю с погоней волков за стадом раненых оленей. Кто-то из них время от времени слабеет, падает и попадает в зубы хищникам. Самые слабые банки умерли еще в 2014 году, какие-то дотянули до 2015-2016 годов, а теперь дело потихонечку доходит и до крупнейших из них. «Югра», «Пересвет», Татфондбанк — яркие примеры этого. Кейс «Югры», кажется, ни разу не был упомянут с трибуны Конгресса, но активно обсуждался в кулуарах. Это не изолированный случай, наоборот, он хорошо ложится в общий тренд, а главная причина, напомню, — снижение маржи.
В-третьих, надо понимать, что поддержание высокой ключевой ставки, конечно, сдерживает экономический рост, и это не побочный продукт борьбы с инфляцией, а собственно и есть сам механизм действия политики снижения темпов роста цен.
На микроуровне снижение инфляции выглядит следующим образом: никто не поднимает цены, потому что продукцию никто не покупает. Нет спроса! На микроуровне инфляция достигается за счет ограничения спроса, а значит, и экономического роста. Потенциальный спрос за счет высоких ставок по вкладам переходит в сбережения, высокие ставки по кредитам сдерживают кредитование, следовательно, также сокращают спрос в экономике. А если спроса недостаточно, то какая-то часть предприятий будет, естественно, испытывать сложности, что ведет к поддержанию повышенного уровня дефолтности.
В отличие от всех наших прошлых кризисов, когда уже через год-два банки могли восстановить значительный объем созданных резервов на случай возможных потерь, сейчас этого не получится сделать, то есть не будет дополнительной подпитки для достаточности капитала, которую дает восстановление резервов.
Следующий фактор, который работает в минус, — низкая инфляция автоматически означает резкое замедление базы получения всех видов доходов банков. Например, если у банка маржа упала на 4,5%, до 4%, а активы выросли на 20%, то процентный доход увеличится на 7% — и жить как-то можно. Но если активы будут расти всего на 6-7%, это уже снижение дохода на 5% — совершенно другая динамика доходов банковской системы. То же касается чистого комиссионного дохода и других видов непроцентных доходов. Например, банки привыкли, что комиссионные доходы растут на 15–17% в год, а сейчас темпы роста вполне могут снизиться до 10–12%, так как падение на 5% — это эффект снижения инфляции с 9 до 4%.
Карточный бизнес сегодня — один из быстро растущих сегментов, где за счет повышения проникновения безналичных расчетов темпы роста комиссионного дохода превышают 30%, но даже в этих 30% около 9-10% — это эффект инфляции. Это касается всех категорий банковских продуктов: гарантий, торгового дохода — доходы будут расти медленнее, и соответственно в таких условиях возникает проблема сокращения расходов.
Обратите внимание: эта задача уже не формулируется как задача замедления темпа роста расходов, вполне уместно ставить цель сокращения расходов в абсолютном выражении. Наверное, с задачей такой остроты банковская система еще не сталкивалась. Вот вам еще один стресс для финансистов.
— Когда можно его ожидать?
Собственно говоря, он сейчас и развивается. Только многим кажется, что он сам по себе рассосется.
— Вы считаете, он, наоборот, усугубится?
Не то что усугубится — продолжится. Это — как задержать дыхание. Его можно без последствий задержать на одну или даже на три минуты. Но через 15 минут, по любому, клиента придется откачивать, а через час пациент — уже труп. То же самое происходит и с банковской системой: она задержала дыхание, и ей кажется, что вот-вот — и все выплывут на поверхность. А пауза слишком затягивается, потому что продолжатся дезинфляционная политика, длительная политика высоких процентных ставок в сочетании с достаточно продолжительным периодом низких темпов роста, когда не стоит ожидать бурного восстановления экономики не то что как в 1998 году, но даже как в 2010-м.
В этих условиях гораздо сложнее вернуться к прибыльности, и, главное, не к какой-то разовой, а к стабильной. В итоге многие бизнесы, безусловно, трещат по швам. И рынок уже не поддержит, как в прошлый раз, сегмент высокомаржинального потребительского кредитования, сейчас он выглядит совсем иначе. И люди стали умнее, и регулятор на месте, масса потенциальных заемщиков заработала негативную кредитную историю. Кредитовать не так уж много кого осталось, а уже обсуждаются новые инициативы по ограничению кредитования граждан: например введение лимитов по коэффициенту платеж — доход. Все это формирует серьезный контекст для развития банков, а ведь есть еще риски в более отдаленной перспективе.
— В чем они состоят?
Дело в том, что переход к низкой инфляции и соответствующая адаптация процентных ставок банков к ней в среднесрочной перспективе приведут к резкому росту процентных рисков. Если через какое-то время все действительно поверят в уровень инфляции 4% и банки начнут реально выдавать кредиты под 6-7%, привлекая вклады населения под 3-4%, то любой всплеск инфляции будет иметь намного более разрушительные последствия для чистой процентной маржи, чем, например, повышение ставки в декабре 2014 года. Повышение ставки в декабре 2014-го стоило банковской системе около 1 трлн рублей в 2015 году, но при этом на старте у банков были довольно высокий уровень ставок и маржинальность. Однако при кредитах под 6% маржи 4-5% быть не может. Поэтому объем убытков в случае возврата инфляции на уровень 10% и соответствующего роста депозитных ставок будет кратно больше, и это самый большой риск!
С таким риском нельзя бороться какими-то хеджирующими инструментами, процентными свопами и тому подобным. Должен быть естественный хедж в виде плавающих процентных ставок по кредитам, по депозитам. Нашей банковской системе еще предстоит разработать соответствующую практику. К сожалению, ключевая ставка здесь не вполне годится, так как она является не рыночной ставкой, а инструментом политики, который в ЦБ могут назначить, чтобы повлиять на равновесный уровень ставок на межбанковском рынке.
Поэтому привязывать к такой ставке значительную часть своих активов и обязательств всем сторонам достаточно сложно. По инструментам в валюте типичной базовой ставкой является ставка LIBOR на три или шесть месяцев, то есть ставка по достаточно длинным инструментам. Ставка LIBOR-овернайт вполне может подскочить до двузначных значений, но с более длинными ставками этого не происходит, что делает их более приемлемыми и для заемщиков, и для кредиторов. Вследствие этого повышение уровня доверия к процентной политике Банка России как к политике, которая не вносит искажений в рынок, — тоже достаточно важная часть будущей трансформации.
— Как в таких условиях будут действовать клиенты?
Снижение процентных ставок, безусловно, приведет к тому, что рублевые вклады, как это уже произошло с валютными, станут намного менее привлекательными, поэтому клиенты начнут смотреть на другие варианты размещения своих средств. Соответственно усилится конкуренция со стороны небанковских финансовых организаций: брокеров, компаний по управлению активами, страховщиков, пенсионных фондов. Если это сработает, то станет основой следующего большого тренда, заключающегося в развитии именно небанковских сегментов финансового рынка.
Банк России, надо сказать, делает на это ставку. Он явно предпринимает немалые усилия, наращивая привлекательность небанковских финансовых услуг за счет ухудшения условий деятельности для банков. Это еще одна умалчиваемая тема, прямым текстом про это нигде не говорится, но если осознать новейшее регулирование, то станет очевидно, что есть план зарегулировать банки так, чтобы спровоцировать исход клиентов из них в другие сегменты финансовых рынков.
Закон, позволяющий юридическим лицам в обход банков выходить на рынок РЕПО, улучшит возможности для облигационного рынка, даст доступ финансовым компаниям к депозитам юрлиц, но для банков это утрата клиентов, снижение объема депозитов юрлиц, рост их стоимости. В той же логике звучат предложения повысить привлекательность облигаций за счет налогообложения процентов по вкладам.
Задача регулятора состоит в том, чтобы люди сами приняли решение перейти с банковских сервисов, например со вкладов, на рынок накопительного страхования жизни, управления активами, сделать ставку на брокерские услуги и так далее.
— Это вывод людей за пределы банковского сектора или расширение спектра их возможностей?
И то, и другое. Однако банки могут и должны возглавить этот процесс, сопротивляться ему становится все более бесполезно.
— А банки это видят? Воспринимают это как тренд?
Я думаю, что у каждого банка своя стратегия, и каждый видит окружающий мир по-своему. Например, для небольшого банка с хорошим сервисом именно в рассматриваемых областях этот процесс — безусловная возможность для развития. Если же у банка, например, много вкладчиков, которые являются потенциальными клиентами небанковских организаций, для него главная задача — следить за тем, чтобы его незаметно не разобрали по кирпичикам. Но в любом случае это вызов, с которым нужно не просто считаться, а к которому нужно уже готовиться, так как процесс будет развиваться пусть не на горизонте в один год, но точно в ближайшие пять лет.
Это действительно фундаментальные изменения, но для банковской системы большинство таких изменений создает стресс или как минимум является вызовом. Для начала нужно просто понять суть происходящего, а не прятать голову в песок. Кстати, на банковском рынке при низкой инфляции меняются флагманские продукты. Например, значимым продуктом для банков становится ипотека, но, к сожалению, рынок ипотеки — это рынок не для всех.
— Помню, вы как-то сказали, что ипотека — это мечта банкира.
Да! Сейчас складываются все условия для того, чтобы ипотека реально взлетела, и у нее есть шансы вырасти с 5 до 15% ВВП в течение 10 лет. В реальном выражении этот сегмент может утроиться за это время. Может быть, даже больше увеличиться. Такие темпы роста проходили наши соседи в Центральной и Восточной Европе. Но необходимое условие для этого — снижение номинальных процентных ставок.
Если тренд снижения ставок по ипотеке продолжится, довольно скоро ипотека у нас будет под 6%, о чем мечтает российское правительство. Это абсолютно реальный сценарий, означающий, что ипотека будет доступна гораздо большему количеству наших сограждан.
— Возможно, люди изменят предпочтения и перейдут с потребительских кредитов на ипотеку?
Надо понимать, что до кризиса сложилась парадоксальная ситуация, когда средняя стоимость обслуживания среднего ипотечного кредита была примерно равна стоимости обслуживания потребительского кредита просто потому, что ипотечный кредит, хоть и дешевле, но намного длиннее, а потребительский кредит был не только короткий, но часто и экстремально дорогой. Поэтому при потребительском кредите 1,5 млн рублей, который был на тот момент среднестатистическим, на его обслуживание уходило около 15–17 тыс. рублей в месяц. Примерно столько тратил классический заемщик на потребительском рынке, получив намного меньший по сумме кредит — около 200–300 тыс. Это означает, что все заемщики, которые до этого присутствовали на рынке высокомаржинального потребкредитования, теоретически могли бы в таких условиях взять ипотечный кредит на 1,5 млн рублей и купить квартиру.
В России около 8% домохозяйств имеет ипотеку. Но если начнется переориентация клиентов на ипотеку при снижении ставок, возможен рост даже не в три, а в пять раз. Это приведет к существенным изменениям правил игры на рынке: кто с кем будет конкурировать, какие продукты выводить на рынок, какая для этого потребуется дистрибуция — все будет совсем иным.
Я думал, что эту насущную проблематику будут более активно обсуждать в формате прошедшего Конгресса, так как именно это важно сейчас, и это самая актуальная повестка для развития.